Мы все любим праздники. Но есть праздники такие, о которых говорят, что они «со слезами на глазах» — это памятные даты, о которых нельзя забывать. В истории нашего города есть особая страница. 27 января – это дата памяти.
Мы помним, как душило нас блокадное кольцо. Как смерть пугала и не раз смотрела нам в лицо. Да, были холод, голод, град снарядов, взрывов гул, пожаров дым…. Но Ленинград стоял назло врагу. Мы чашу горя выпили до дна. Но враг не взял нас никаким измором. И жизнью смерть была побеждена. И победили Человек и Город.
Cанкт-Петербург — 27 января — мы называем Ленинградом.
В Петербурге есть небольшая школа №235 имени Дмитрия Шостаковича. В школе есть музей «А музы не молчали». Это особый музей, все в нём посвящено памяти жизни людей в блокаду. Многое о блокаде мы узнаем из дневников. Дневники писать не разрешалось, но люди писали.
В музее хранится коллекция картин Людвига Симонова. Картины написаны после войны, но они являются тем самым дневником – текст в картинах. Перед нами картины воспоминаний о блокадном Ленинграде.
Это видение художника Людвига Симонова и поэта Юрия Воронова. Оба они — пережили блокаду детьми.
Опять налет, опять сирены взмыли. Опять зенитки начали греметь. И ангел с Петропавловского шпиля В который раз пытается взлететь Но неподвижна очередь людская У проруби, дымящейся во льду. Там люди воду медленно таскают У вражеских пилотов на виду. Не думайте, что – лезут, зря под пули. Остались – просто силы берегут. Наполненные ведра и кастрюли Привязаны к саням, но люди ждут. Ведь прежде чем по ровному пойдем, Нам нужно вверх по берегу подняться. Он страшен, этот тягостный подъем, Хотя, наверно, весь – шагов пятнадцать. Споткнешься и без помощи не встать, И от саней вода дорожкой слезной…. Чтоб воду по пути не расплескать, Мы молча ждем, пока она замёрзнет…
Жители сидели дома без света, без воды. Отопление было дровяное, но дров не хватало. Центральное отопление было лишь у 8% домов, но и оно не работало. Запас керосина и свечей был ограничен. Дома отогревались при помощи печей буржуек, которые давали слишком мало тепла. Практически все деревянные постройки в городе растащили на дрова. Но несмотря на острую необходимость в древесине, жители не тронули ни одного парка, ни одного сада в городе.
Мы, чтоб согреться, книги жжем. Но жжем их, будто сводим счеты: Те, что не жалко,- целиком, У этих – только переплеты. Мы их опять переплетем, когда весну в апреле встретим. А не придется… - вы потом Нас вспомните по книгам этим.
В городе была объявлена карточная система на продукты и хозяйственные товары. Суточная норма хлеба падала за время блокады пять раз.
Наш хлебный суточный паёк Ладонь и ту не закрывает. И человек, который слёг, Теперь - все чаще – умирает. И потому что нету сил, А над землею вьюга стонет, Мы мертвых, чтоб не рыть могил, В траншеях городских хороним…
И ленинградский метроном звучал как сердца стук Он пробивался в каждый дом: Живи, борись, мой друг! с тобою вместе живы мы и одолеем смерть, И не боясь могильной тьмы, Прикажем ей: - Не сметь!
И все же, преодолевая невероятные трудности, прилагая неимоверные усилия, город жил. Люди работали. Дети учились в школе. Занятия проходили в необычной обстановке. Часто во время урока раздавался вой сирены, возвещавшей об очередной бомбежке или артобстреле. Ученики быстро и организованно спускались в бомбоубежище, где занятия продолжались. С каждым днем все меньше и меньше детей приходило в школу. Голодная смерть ежедневно уносила новые жизни. Однако пульс школьной жизни, хотя и слабо, но продолжал биться. Учителя и ученики сами добывали топливо, возили на санках воду, следили за чистотой в классах. В школах стало необычно тихо, дети не бегали и не шумели на переменах, их бледные и изможденные лица говорили о тяжких страданиях.
Девчонка руки протянула И головой - на край стола… Сначала думали – уснула, А оказалось – умерла. Её из школы на носилках Домой ребята понесли. В ресницах у подруг слезинки, То исчезали, то росли. Никто не обронил ни слова. Лишь хрипло, сквозь метельный сон, Учитель выдавил, что снова Занятья после похорон.
Опять война, Опять блокада, — А может, нам о них забыть? Я слышу иногда: «Не надо, Не надо раны бередить. Ведь это правда, что устали Мы от рассказов о войне. И о блокаде пролистали Стихов достаточно вполне». И может показаться: Правы И убедительны слова. Но даже если это правда, Такая правда Не права! Чтоб снова На земной планете Не повторилось той зимы, Нам нужно, Чтобы наши дети Об этом помнили, Как мы! Я не напрасно беспокоюсь, Чтоб не забылась та война: Ведь эта память — наша совесть. Она, как сила, нам нужна.